Если играть по его правилам, Трамп может поддаться минутной лести, но даже ее он в итоге употребит только для одного—для закрепления своего права и дальше вести себя точно так же, для укрепления своего беззакония и для дальнейшей экспансии его: о не прекратит свою содержательную деятельность по построению диктатуры, по государственному перевороту, по нарушению конституционных норм и принципа разделения и независимости ветвей власти, не перестанет поклоняться силе, власти и соответственно, насилию и не перестанет подавлять свободу во всех ее проявлениях всюду.
Дерево это дерево. Кошка это кошка. Апельсин это апельсин.
Аристотелева логика.
Трамп не перестанет быть тупым, невежеством, нарциссом , социопатом и насильником, как бы кто ни оделся и что бы ни сказал . Он не перестанет быть паханом. Точно так же, как и Путин. И я нарочно употребляю блатной термин языка преступников для обозначения соответствующей сущности.
То, что слова для него не имеют значения— и есть один из главных отличительных признаков пахана. Человека без принципов, без морального каркаса, без чести, без собственного или любого другого достоинства. И недаром под конец сцены постановки с атакой на Зеленского в Овальном зале, он настолько прогов: this will make a good TV story.
Он будет производить потоки слов, из которых часть будет просто враньем, а часть случайным набором слов, не соединенным даже синтаксисом (его короткие рваные предложения и способ самовыражения Шарикова не случайны) , он будет говорить говорить и говорить только для одного: чтоб слова потеряли значение вообще. Чтобы их обессмыслить .
Заставшие поздний брежневский ссср хорошо это прмнят— никакие официальные лозунги уже не значили ничего. На это ушли десятилетия. Сейчас с развитием технологий и соцсетей все происходит в убыстренной съемке. Так работает любая пропаганда. Все неоднозначно, правды нет, слова это просто форма опознания мвой-чужой. Но в острой фазе построения диктатуры главное их количество. Слова слова слова, поток твитов, новостей, указов, которые в результате вызывают тошноту, усталость и безвольное безразличие.
То же и про его окружение. Оно не случайно, а подобрано ровно пр тем же признакам.
Если Маска не называть неизбранным зарвавшимся наркоманом-гигантоманом, не надо надеяться , что он от этого не надумает резко выключить старлинк. От неназывания никаких гарантий на будущее не появится.
Если не смотреть в глаза реальности и не называть вещи своими именами, они будут продолжать маскироваться под что-то иное, обычно свою
противоположность.
Чем прикрываются трамписты, чему посвящены твиты Маска-? правильно, укреплению демократии.
Что пропагандирует Трамп, развязывая руки агрессору и легитимизируя захваты, пытки, оккупацию и нарушение международного права и открывая путь для дальнейшего движения в этом направлении без всяких гарантий и противодействия ? Правильно, мир.
Диктатура- это демократия.
Война —это мир.
Оруэлл давно всё описал.
То же самое много лет делал и Путин со своим победобредием и шизофшизмом— фашизмом, прикрывающийся риторикой борьбы с фашизмом.
Защита— это нападение.
А уж защита «традиционных ценностей «, «прав русскоязычных « или же мира во всем мире— не важно. Подставь любое значение переменной.
Потоки лжи и переворачивание смыслов направлены на подавление свободы воли, суждения, и в итоге—вообще свободы.
Апроприация и девальвация слов подталкивает к тому, чтобы сделать ложный вывод, что слова— это пустышки, которые диктаторы наполняют пр своему усмотрению. Но это не так.
Семантическая война идет прямо сейчас. Борьба за смысл невозможна без слов.
Именно поэтому такие баталии идут вокруг слов: именно поэтому делегации отстаивают в международных документах необходимость называть агрессора агрессором.
Именно поэтому так важно, что сказал вчера в своей речи Макрон в своем экстренном обращении к нации и к Европе.
Мир невозможен на условиях агрессора (условия=слова!)
"Мы не можем забыть, что Россия начала вторжение в Украину в 2014 году, после чего мы вели переговоры о прекращении огня в Минске. Однако сама Россия не соблюдала это перемирие, и мы не смогли сохранить баланс из-за отсутствия надёжных гарантий".
«Сегодня мы больше не можем верить обещаниям России.»
По словам Макрона, этот прецедент подрывает доверие к заявлениям Кремля—а значит, к словам.
Это следовало понять давно, но в мире европейских ценносте, построенных на классических основаниях, в том числе, на мире построенном на движении мысли , начиная с напряжения между полюсами идей Платона и Аристотелевой логикой, осознание полной десемантизации (лишения слов значения и смысла) противоречит самым глубоко заложенным основам этой цивилизации.
Это ровно то, о чем идет речь. Это то, о чем писал Шаламов, когда говорил о пропасти между миром блатным и миром людей:
«… Лживость блатарей не имеет границ, ибо в отношении фраеров (а фраера – это весь мир, кроме блатарей) нет другого закона, кроме закона обмана – любым способом: лестью, клеветой, обещанием...
Фраер и создан для того, чтобы его обманывали…»
Для Трампутинавесь мир и есть такой «фраер», лох, неудачник.
И это же видение, как в зеркале, отражают и их открытые любители или скрытые апологеты - с их оптикой права сильного, выдаваемого за интеллектуальный рациональный анализ. Так говорит зло.
«Только что от нашей совести толка?»— вопрошает тот же Мовчан. (См последний скриншот). От совести никогда не было «толка», пользы и комфорта: релятивизация ее —равна ее отрицанию. От совести бывает только правда и смысл. Это компас, не заменимый ничем инструмент навигации, залог самой сущности отдельного человека и будущего человечества.
Совесть говорит. Это не метафора. Говорит в том числе словами.
И не случайно любая попытка это вывести этот циничный зеркальный нынешним диктатурам «интеллектуальной-рациональный» релятивизм на свет, вызывает такую как раз гиперэмоциональную и совершенно иррациональную реакцию ad hominem (в моем случае ad feminem)— те же суровые рациональные мужчины 60+ начинают буквально орать и оперировать понятиями «бабы», «истерики «, используя самый низменный метафорический ряд «проститутки», «штанов» и пр—. И этим совершенно стилистически неотлимымм от своих якобы противников путинского разлива с фиксацией на фекально-сексуальных темах и «мочить в сортитре» в качестве риторики.
Выбор слов —очень характерный симптом.
Акт называния вещей своими именами не остался во временах Адама, как навсегда утвержденный порядок вещей, он требует верности, подобно ритуальным обновлениям обетов, , это императив и личный акт свободной воли каждого.
Слова требуют постоянного обновления смыслом.
Потому что если это перестать делать, то зло не перестанет быть таковым, но если не поставить этот первый заслон действовать злу для дальнейшего переворачивания смыслов и маскировки своих преступлений правильными словами.
Мысль это усилие. Видеть это выбор. Не увидев, невозможно назвать. Именно поэтому смотрение в другую сторону и знание в какую сторону не смотреть, искажение видения так хорошо смыкается со встречным предложением уже готовой картинки-нарратива для не привыкших делать усилия выбора (а видеть и думать— это выбор усилия), а только комфортно потреблять готовые безальтернативные клише-полуфабрикаты нарративов —своего рода семантический доширак для вешания на уши.
И способность видеть, верить своим глазам, но уметь смотреть глазами Другого, говорить своими словами, но слышать голос Другого, и называть вещи своими именами имеет самое прямое отношение к самой способности мыслить— а значит , потворствовать злу или ему противостоять.
Нарративы управляют миром, но мыслить на уровне воспроизводства готовых нарративов невозможно—как невозможно научиться, например играть на музыкальном инструменте или рисовать, просто механически копируя действия преподавателя. Мысль немыслима (простите за каламбур) в форме готовых клише. Мысль изреченная может быть ложь, но у не изреченной заново, а воспроизведенной на уровне слов, у нее точно нет шанса стать правдой в процессе со-общения, критики, дискуссии, спора, диалога.
Именно об этом писала Ханна Арендт, когда постулировала банальность зла, описывая процесс над Эйхманом:
"Немецкоязычные распечатки магнитофонных записей, с деланных во время предварительного полицейского расследования (оно шло с 29 мая 1960 по 17 января 1961 года), каждая страница которых была прочитана, откорректирована и подписана Эйхманом, — настоящая золотая жила для психолога, достаточно мудрого, чтобы понимать, что ужасное может быть не только гротескным, но и просто смешным. Некоторые из комичных эпизодов переводу на английский не поддаются, поскольку юмор заключается в героической битве Эйхмана с немецким языком — битве, которую он упорно проигрывал. Забавно, когда он постоянно твердит о «крылатых словах» (gefl iigelte worte- немецкое выражение, означающее известные цитаты из классиков), имея в виду фразы-клише, Redensarten, или лозунги, Schlagworte. <…>. Зная об этом своем дефекте, который и мог стать причиной его школьной неуспеваемости — (…) он извинялся, говоря: «Бюрократический стиль (Amtssprache) — это единственный доступный мне язык». Но этот бюрократический стиль стал его языком потому, что он действительно не был способен произнести ни одной неклишированной фразы. (…) судьи были совершенно правы, когда назвали все, что говорил обвиняемый, «пустопорожней болтовней» — ошибка их заключалась лишь в том, что они сочли эту пустопорожность уловкой, призванной скрыть чудовищные, но далеко не пустые мысли. Подобное предложение опровергается поразительной настойчивостью, с которой Эйхман, несмотря на свою плохую память, дословно повторял одни и те же клишированные фразы (если ему удавалось сконструировать свою собственную, «авторскую» фразу, он и ее повторял до тех пор, пока она не превращалась в клише). Что бы он ни писал в своих мемуарах в Аргентине и в Иерусалиме, что бы он ни произносил во время предварительного следствия и в суде, он использовал одни и те же слова. И чем дольше вы его слушали, тем становилось более понятным, что его неспособность выразить свою мысль напрямую связана с его неспособностью мыслить, а именно неспособностью оценивать ситуацию с иной, отличной от собственной точки зрения. Общение было для него невозможным, и не потому, что он лгал и изворачивался, а потому, что был окружен самой надежной защитой от слов и самого присутствия другого человека, а значит — от действительности как таковой."
Способность смотреть чужими глазами и способность находить свои слова оказываются, напрямую, онтологически связанными.
И лишь в этой связке они делают общение и со-общение возможными.
А без этого мир людей невозможен.
