Петрушевская Людмила Стефановна Писатель
Вот мы и дома, закончилась наша гастроллль в Риге. Странное было выступление, сначала у меня было интервью с живущим в Таллинне моим давним русским другом, продюсером Артемием Троицким, потом концерт - 6 песенок… Из всего этого, Федя заранее запланировал, сделают небольшое кино. По возвращении я проснулась сегодня у себя в постели (а не в больнице под капельницей), Анжелика ночью дала мне выпить сердечных капель, и приступ кончился, это было чудо. Хорошо, что днем не пошли гулять по Риге. Тихо просидела там у телевизора, хотя украинские новости все равно резали душу. Потом; уже в Вильнюсе, Анжелика рассказала, как убегала с детьми под бомбами (полный автобус ребятишек) с Украины, как им привезли ящик угощений, бедным беглецам, и как их приняли в доброй Литве. Спасибо этой моей издавна любимой стране.
Давно еще, в 1991 году, совецкие танки вошли в Литву, стояли у тv; и моя студентка Даля Ибелгауптайте в Вильнюсе вместе с другими ребятами окружили каждый танк, сцепившись руками, стояли не двигаясь. Их сменяли другие, не давая танкам ехать, и Даля звонила ночами преподавателю ГИТИСа Юрию Махаеву, а он мне, и я написала письмо в Вильнюс: «Дорогие литовские братья и сестры, простите нас. Фашисты из КПСС потому так рвутся на Вашу землю, что скоро их погонят отовсюду». Даля получила послание и отнесла это письмо в литовскую газету, его опубликовали и там и в русской газете, потом пачки их привезли в Москву на митинг на Манеже, газеты с моим письмом разошлись по России, это письмо перепечатывали в русских газетах. И власти возбудили против меня уголовное дело, намеревались дать 4 года лишения свободы, суд нашелся в ярославском областном центре. Там в местном театре (старейшем в России, имени Волкова) запретили репетиции моей пьесы «Московский хор». Но, чтоб меня арестовать, надо же было посылать в Москву за мной ментов, сама я ехать сдаваться - прямиком на допрос и в тюрьму - не хотела, здрасьте, держи карман шире, еще чего. Я из семьи расстрелянных в 1937 году. А деньги на мой привоз (патруль и следователь туда и обратно плюс подсудимая туда) откуда брать? Город небольшой ведь. Следователь Колодкин приезжал и мою дверь подергал. Оставил в почтовом ящике что-то типа приговора на бумажке. Кстати, фамилия эта тюремная, в колодках, кандалах на ногах, держали на каторге опасных заключенных.
Пока Колодкин искал средства на мой арест, я наскребла денег на билеты для себя и детей, Феди и Наташи, ехать во Францию, в город Гренобль, на театральный симпозиум, куда я была приглашена. Визы у нас всех были с прошлого раза. А ехала я к театральной общественности Европы с докладом причем, о положении дел (мои спектакли в СССР уже повсюду запрещали, а автора вот-вот чуть не арестовали). И мы поехали с Киевского вокзала на международном поезде - с тремя ложечками, банкой гречневой каши, бутылкой молока и вареными яйцами. Заначку в 20 долларов я припрятала в сумку. Мы ехали день и ночь, а потом наш поезд не пустили в Италию, оказались, что ночью на Украине нам побили окна в коридорах. Нас пересадили в электричку до Венеции, там Наташа, спустившись по лестнице, чуть не упала в канал, вымокла, и Федя, ее вытаскивая, промок; и в таком виде мы были погружены в электричку до Турина. Заснули там шикарно, я вытащила из-под всех сидений мягкие подставки для ног, они сошлись вместе, образовалось как бы огромное лежбище котика на шесть персон. В пять утра мы оказались в Турине, выгрузились с вещами и сели на скверике; дети были зверски голодные, и я поменяла на вокзале ( касса работала)заветные 20 # на лиры и купила длинный батон, 300г итальянского сыра с дырками и литр йогурта. Дети все это помнили по недавней нашей поездке в Берлин и управились с завтраком удивительно умело. Федя заснул на лавочке, мы с Наташей погуляли в привокзальном парке, долго стояли на мосту, в реке под ним плавали огромные рыбы - надеясь , видимо; и затем в шесть утра мы сели втроем в электричку и поехали по горным Альпам. Все бы ничего, но в вагоне не работала вентиляция. Через 12 часов мы не в лучшем виде приехали в город Гренобль. Мятые и потные как из-под дождя (без вентиляции в жару). Нас никто не встретил, дети стояли на перроне среди пыльных вещей, вид у нас был как в эвакуации - но я нашла на вокзале телефон и позвонила на театральный фестиваль. За нами на перрон пришла девушка и привела нас в отельный номер с двумя кроватями - огромной и узенькой. Я вымыла Наташку, Федя принял душ, я уложила его на узкую койку, Наташку на широкую, этих голодных детей, и пошла стирать. Мокрое развесила где удалось (жара была страшная), дети заснули. В шесть вечера пришла наша девушка и сказала, что через 2 часа нас ждет графиня Николь, попечительница фестиваля. Я извинилась, дети устали, пусть поспят. Девушка повернулась уходить, но я ее спросила, а где тут у вас есть (ou vous avez) - продуктовый магазин?(хотя денег у меня осталось оч мало).
Она все поняла и закивала: графиня ведь будет нас всех ждать в ресторане!
А дети проснулись и поняли слово «ресторан». И проводили нашу гостью болтанием ног!
И в восемь вечера-во всем чистеньком - мы вошли за нашей девушкой в древний готический замок, там был ресторан с высоченными окнами и хрустальными люстрами, мы поздоровались с графиней Николь и ее гостями - “Bon soire! “,я Федю научила, все было “соmme il faut”.
Дальше разговор шел по-французски, наша Мурка училась во французской школе в Москве, а подросток Федя вовсю работал на тv в программе «До 15-ти и старше», и его уже посылали во французский пионерлагерь в Альпы. А я закончила и французскую школу и университет с тем же языком. Английский был у меня средний, лучше всего я говорила по- польски, на театральном фестивале это пригодилось. Следователь понапрасну ждал меня в Туле…